Коленчиц Григорий Иванович. Монтажник “Гидроэлектромонтажа”. В Чернобыле был в служебной командировке в январе-феврале 1987 года.

«Пригласили в управление, сказали, что есть командировка в Чернобыль. Наши бригады там работали вахтовым методом, нот я и поехал на пару недель. Но проработал два месяца. Хотя нам рассказывали, что там делается, но все равно никто ничего толком не знал. Приехали в зону… Страха никакого… Просто жутко было смотреть. Идешь, кругом дома пустые, все распахнуто, и никого нет. Снег лежит, а следов никаких… Яблоки на деревьях висят неснятые… Флажки по дорогам. Вправо-влево ступить нельзя, только по тропке, здесь, как говорили, чисто. Но продавишь снег ногой – оттуда фонит.

Работали на самой АЭС, восстанавливали подстанцию. В душ ходили в метрах сорока от разрушенного блока Помоешься, под датчик встанешь – свистит. Снова моешься. Снова проверка, видишь на картинке все “грязные” точки…

Работали чаше всего полный рабочий день. Но бывало и так: засекаем время – и ровно через 45 минут работу бросаем и уходим. Больше уже нельзя работать. Когда мы приехали, уже был саркофаг. А вот первые наши ребята рассказывали, что им довелось убирать кабели прямо из-под блока. Два человека берут ножовки, следом за ними готовятся еще двое. Одели “защиту” и бегут. 45 секунд пилят кабель… Сигнал… Убегают. На их место уже следующая пара – допиливает. Отпилили, схватили метров пять кабеля – и прочь. Вот такая была у них карусель… У нас уже было проще. Жили мы в пятиэтажном доме в самом городе Чернобыле. Питание было налажено. Огромный дом, больше нашего ДК. Там столы – общая столовая… Кормили хорошо… Народу понагнали со всей страны. Много было просто лишних. Бригадиры не успевали людей запомнить. Этим некоторые пользовались, требовали, чтобы их в табель записали, хотя сами, может быть, и не были в зоне ни разу…

Саркофаг хоть и держал выбросы, но постоянно пылил. Как только запылит, нас немедленно в автобусы – и увозят с площадки. Но в основном работали все в грязном. Средств защиты никаких. Просто переодевались. И то не все. Шапки у нас были меховые, так нам говорили, что они, мол, чистые, без фона. И что интересно: проходишь через несколько постов. У военных показывает высокий фон. Они нам говорят: “Как вы в таком можете ходить?” К себе приходим – чисто. “Загрубляли” приборы, чтобы не было радиации. И вообще, правды нам говорили мало. Чаще – что здесь безопасно, можно спокойно работать… Вот так говорили… И ч то еще удивляло: рядом с разрушен ным 4-м блоком вели стройку пятого блока. Зачем?

… Люди жили дружно. Никакого шума не было. Один раз, правда, нас известили, что попался мастер, вроде бы из Курска: брал на складе чистые носки, вилки, женские панталоны, домой отсылал. Так его сразу жеи “повязали”. Милиция постоянно следила за порядком…

… Я сам из крестьян. И было больно смотреть, что с землей делается. Бульдозерами срезали самый ценный пахотный слой сантиметров по двадцать. Сгребали и увозили куда-то. А потом закатывали все асфальтом или бетоном. Я никогда такого не видел. И не хочу видеть… Одного раза хватило на всю жизнь…

летает вертолет, сыплет какой-то порошок… Сыплет и сыплет… Врали много… Говорили нам, ч го город Припять не весь захватило, что, дескать, есть участки, где хоть сейчас вновь живи, все чисто… А город – рядом со станцией, весь в пыли от выбросов. Зачем врали? Ради чего?

… Жена моя знала. куда я поехал. А для меня это была обычная командировка, надо – так надо… И работа обычная. Но иногда ляжешь спать и думаешь: “Ведь земля, как нам здесь сказали, будет родить чистые продукты лет через триста…” У меня просто в голове не укладывалось: “Как это так – через триста лет?… Через триста лет… А места там красивые…”

Из архива Геннадия Анатольевича Лейбензона.