Грольярдов Вениамин Иванович родился в 1910 году в Архангельской области. Рядовой, пулеметчик 3-й пулеметной роты, 3 стрелкового батальона, 56 отдельной стрелковой бригады Ленинградского фронта.

ВОСПОМИНАНИЯ ФРОНТОВЫХ ДНЕЙ 1942 ГОДА

«Тревожное затишье между боями! Вот только что мы, с ожесточенными боями, освободили очередной населенный пункт, захваченный немецкими оккупантами возле Ленинграда. Первым долгом обрезаем все провода, чтобы не было связи между оставшимися фашистами и другими населенными пунктами. И раз за разом проверяем еще каждый дом, все сараи и подвалы, добивая оставшихся гадов. Не успели осмотреть половину домов, как вдруг неожиданно полыхнула деревня, которую фашисты подожгли зажигательными минами. Все покрылось потоками черногрифельного дыма.

Нам хотелось найти хоть одного местного жителя. Узнать как фашисты вели себя здесь. Но так и не смогли найти никого кроме фашистов. За это немцы дорого заплатили, так как они хозяйничали, как хотели. И они знали, что за бесчинства заплатят головой.

А мы, как обычно, перешли в лес, где нас, как положено, снабдили боеприпасами и продовольствием. Вскоре дали команду пулеметной роте продвинуться вперед на несколько километров и занять оборону в ручевине глубокого оврага и ждать нового приказа о наступлении! Там мы занимались кто чем, произвольно от скуки. Немцы нас потеряли, куда девалась Русь? Выслали свою машину в разведку, свою танкетку. Эта танкетка, видимо, шла по старому следу, и, вскоре, была на краю оврага, в котором мы и держали оборону. Машина, начала спускаться на дно оврага, прямо на нас, опустившихся на самое дно оврага в трех метрах от нас, и она на какой-то миг забуксовала, чем мы и воспользовались. Быстро заскочили на машину, смотровую щель перекрыли противогазной сушкой, и стали бить прикладами о корпус машины, и кричать: «Вылезайте, гады из машины, иначе вместе с вами машину подожжем!» Почти сразу открылся передний лобовой люк танкетки, из него вылезли три фрица. Мы их сдали нашему командованию.

Командир роты поблагодарил всех, кто участвовал в захвате: «Спасибо вам большое, солдаты! За то, что без единого выстрела захватили машину и самое ценное – трех языков, а это дороже всего!». «Служим Советскому Союзу!».

Немцы, выслали вторую танкетку, которая пошла тем же путем. Сходу спустилась на дно оврага. И с ней произошло тоже самое, она на миг потеряла скорость, ввиду глубокого снега, лежащего в лощине. Мы этим моментом успели воспользоваться, заскочить на машину и остановить их движение.

Командир обещал представить всех бойцов, участвовавших в захвате немецких машин. Все это проходило белым днем, приблизительно, числа 21-22-23 февраля 1942 года.

Вот уже видим, семьями идут, старики, матери, с детьми, даже с грудными младенцами, привязанными к себе за спину, уходят в леса, бросая свое жилье. Видимо, гады фашисты выжили их своего угла и сколько их прошло- счету нет.

В ночь на 26 февраля 1942 года был получен приказ: «Ни шагу назад, только вперед, справа Москва, слева Ленинград. Вперед за Родину, товарищи!». Фашисты почувствовали силу русского солдата, открыли шквальный огонь со всего вида вооружения. Особенно – из 120 мм миномета. Но мы ни на шаг не отступали, а шли вперед. Под прикрытием наших пулеметно-минометных расчетов мы продвигались только вперед. Фашисты все сильнее и ожесточённее били по нам, наверное, почувствовали, что их скоро выдворят. Занимали они наши населенные пункты легко, нагло. А сдача для немца означала – смерть. И другого выхода мы ему не оставляли!

Слышится команда: «За Родину вперед!», везде все смешалось, земля с дымом, свист мин, осколков и пуль. Уже многих убило и ранило, но мы не отступали. Мы шли вперед, смерти злой в лицо глядели. И она перед нами отступала. Фашисты ужаснулись, как может русский солдат отстоять в такой страшный натиск лобовой атаки! Правда, что без потерь не завоевать. Пришлось нам всем принять этот тяжелый, но справедливый, русский бой. А если принимаешь бой, то больше не отступай! Фашисты и не думали, что так дорого придется заплатить, навсегда сложить свои головы в земле напоенной кровью, насыщенной боями и атаками!

А мы все ближе и ближе, с боями, продвигались к Ленинграду. Делаем первый бросок, второй бросок, гадюка бьет, не дает головы поднять. Мы и ползком сумели одолеть этот пролет, а теперь можно и перебежку сделать, и еще перебежку. Раненых с обеих сторон все больше и больше. Смотрю, и меня сшибло, почувствовал острую боль, в левый бок попал осколок. Слышу, горячая струя крови потекла по спине, под брюки. Я пролежал 2-3 минуты, подтянулся, чувствую, вроде ничего, руки-ноги целы. Я услышал голос своего командира: «Вперед, за Родину!». Я поднялся со всеми вместе, и мы ринулись вперед, все ближе и ближе к цели. А фашист бьет, но наши бойцы рвутся вперед, как львы. Мы все дали клятву: «Овладеем населенным пунктом! Кто не вернется- считайте коммунистом!». Очень было трудно прорвать шквальный огонь. Мы многих тогда потеряли, своих друзей-товарищей. И меня не обошла участь. При перебежке мне пуля перебила левое бедро, и ушла на вылет. Сильная боль уже от двух ранений заставила меня лежать на поле боя. Зима, холод. Превозмогая боль стал ползком выбираться с поля боя. Было трудно, особенно первые несколько метров. Вдруг, слышу, кричат: «Возьми меня с собой, друг милый». Отвечаю: «Сам еле живой». «Неужели ты меня не возьмешь?», а сам он плачет. Не мог я не взять, вроде руки еще здоровые. И мы с ним поползли дальше. По пути еще одного взяли. Все свои друзья, все делили пополам. Как ты его не возьмешь! Ползем дальше, и попадается еще один боец с нашего взвода. И тут я застрял полностью, понял что не хватает сил, ползти дальше. Пришлось встать, превозмогая сильную боль, в глазах уже залетали красные шарики. Говорю: «Давайте, встанем парами и быстрее вылезем». Проскочила мысль: зачем взял на свою беду. Ну, а как ему не помочь. Кто ему поможет, если не друг-солдат. Чем он виноват, да и я в том числе, что нас ранило, при освобождении русских деревень от фашистских гадов, за советскую Родину! А подобрать некому, санитаров еще нет. И вот мы, помогая друг другу ползем вперед. Смотрим, лежит старший лейтенант, раненый в голову. Подошел к нему , увидел, что живой. «Давай, лейтенант, руку, вылезем так все, а пропадем- тоже все».

Но получилось все не так, как мне виделось. Местность вся простреливалась, фашисты нас заметили. Взяли на прицел 120 мм миномета. Одну мину бросил за 100 м., вторую мину бросил за 50 м. Иду и вижу, что сейчас нас всех накроет. Остановился, поднял правую руку, хотел сказать, чтобы все лежали на месте. Не успел, упал из-за сильной боли. Фашисты бросили две мины около меня, только и видел, как два столба мерзлой земли поднялись вверх. Меня волной отбросило в сторону, оглушило и контузило. Сколько пролежал на поле боя не знаю. Когда очнулся все было тихо-тихо, как будто сквозь сон. Ухали угрожающе мины, разбрасывая со странным гулом сотни тонн мерзлой земли. Стал приходить в сознание и понял, что лежу раненый и один, как пест. Несколько раз крикнул: «Отзовитесь, есть кто живой!». Но в ответ — тишина. Понял, что остался один. Осмотрел сам себя. Обнаружил, что оторвало часть правой кисти, которую поднимал вверх и, два осколка попало в левую стопу. Начал пытаться двигаться. Но ранение в стопу причиняло такую боль, что не давало ползти, не говоря уже о том, чтобы идти. Кто бы знал, какую пришлось перенести боль! Как я не пытался ползти, никак не мог от боли пошевелить стопой. Ну думаю, все, подходит мой конец жизни. Никого нет, что делать. Превозмогая боль, решился встать, опираясь на винтовку. Поднялся и пошел. Шел до тех пор, пока не потерял сознание. Очнулся в снегу. Опять встал с большим трудом и пошел вперед. Опять потеря сознания, снег, опять встаю и иду вперед. Опять падаю, не знаю куда. Опять прихожу в себя лежа в снегу. Отлежусь пока сердце наберет новые силы и снова стремлюсь встать. Уже от бессилия снег казался желтым, а сердце все чаще билось. Но в душе свое держу: еще немного, ну хоть чуть-чуть, еще надо проползти, выбраться из самого опасного места, вот уже близко лес. Хотя бы добраться до тех ящиков, где нас снабжали боеприпасами. Может там кто-то найдет и подберет. А от тех ящиков уже видно ту освобожденную нами деревню в которой находится сейчас медсанбат. Стараюсь не терять сознание, превозмогая боль, добираюсь до ящиков и в 30 метрах от меня встречаю солдата. Стал просить, чтобы помог мне добраться до деревни, но он посмотрел на меня и ушел, ни слова не сказав. Так я и пролежал на том месте почти неподвижно, но в сознании около двух часов. А затем подошли два солдата, и стали пытаться меня тащить дальше. Но сил не хватило. Опустили в воронку, на самое дно и сказали: «Утром вернемся. Дождись!» Как я их ждал! Все грел сам себя как умел. Не дождался – опять потерял сознание. Но ребята пришли за мной, когда я уже ничего не чувствовал, не соображал. Но они во мне нашли еще что-то живое, вытащили из воронки и доставили в подвал сожженного дома, где находился медсанбат. Спасибо им.

Меня затащили в подвальную часть, положили у порога дверей, где уже находилась куча раненых. Ко мне подошли два санитара, взяли меня под руки, вытащили, как сноп, и оттащили в операционную. Положили на стол, раздели, вытащили осколки, какие смогли. Хирург прочистил левое бедро, протащил турунду через сквозное ранение, бедро. Мне стало невмоготу от боли, но сознание не терял. Хирург сказал своему шефу: «Уберите его, он через полчаса скончается. У него потеряно больше половина крови. Нужно делать переливание, а крови у нас нет. Да и не выдержит он, рассчитывать не на что». Надели на меня нижнее белье, ноги завернули в портянки. В общем, подготовили в ящик. Вынесли, положили в розвальни, закрыли меня шинелью с головой. Хирург сказал санитару: «Отвезите его». И повез меня санитар без военного билета, все дальше и дальше. А солдат без документов, как рыба без воды. И так меня возят, говорят: обгорелый танкист, без документов, как я не раз слышал. Но мне все было безразлично. Ждал и надеялся, что скорее бы уже наступил конец. Зачем так мучаться самому и людям мучиться из-за меня. С каждым днем мне становилось все хуже и хуже. Организм уже ничего не принимал кроме воды. Я все отдавал своим братьям, кто хотел очень есть. Или откладывал на завтра. Надеялся: а, вдруг, завтра буду есть. Но время шло, а я все не ел и не ел. Хлеб сегодня принесут- кладу его на печку на кожух, а вчерашний отдам друзьям. Исхудал настолько, что не мог уже ни ходить, ни сидеть. Потерял 29 килограмм веса.

Спасибо моему большому сердцу. Как ему было трудно, а оно все билось и билось, хотело жить. Во всем спасало и выручало в тяжелейшие моменты моей фронтовой жизни. Спасибо крови донора, что спасла мне жизнь. До конца дней своих буду считать себя обязанным этому человеку. Спасибо ему много раз. Спасибо сердцам наших врачей, которые бились и стремились, чтобы каждый больной быстрее встал на свои ноги. Да война обидела многих. Как страшно и обидно остаться без рук, которые тебя кормят и одевают. Страшно было думать, как сложиться дальнейшая судьба.

Когда из медсанбата нас доставили в Ярославль, сказали, что самых тяжело раненых отправят в глубокий тыл, в Новосибирск. Погрузили в три яруса на пульманы (большой пассажирский спальный вагон). Я оказался на первом ярусе. Ехали очень долго. Лето, жарко. Не надеялся доехать. Мне становилось все хуже и хуже. С первого яруса меня сняли, поставили в пролет открытых дверей пульмана, у меня уже челюсти отказали, не двигались. Как до Новосибирска доехал, ничего не помню. Как оказался в палате – не верится самому.»

Фильм Грольярдовские тапочки

Спасибо Сергею Швецову за выложенный фильм.